– По-о… шли.
– Ты чего? – удивился парень.
– Я все.
– Давай такси вызову?
– Какое та-а… кси? Ты чего? Нам работать за-а… завтра! Спа-а… ть!
– Давай на посошок, и пойдем, – предложил Виталий. – Да ты пей, пей, хоть икать перестанешь!
Покачнувшись, я оглядел пустую беседку и спросил:
– А Кристина где?
– Пошла носик припудрить, – натянуто улыбнулась Зимина.
– По последнему тогда, – решил я, тяжело плюхнулся на стул и, чокнувшись с Виталием, приложился к бокалу с пивом, да так что оно холодной струйкой потекло по шее.
Зря. Однозначно – зря…
Щелк, и дальше – сплошной калейдоскоп.
Медленный танец уже с Аленой Евгеньевной, борьба на руках с Виталием, водка на брудершафт не пойми с кем. Мерзкий вкус табака во рту – нет, ну курить-то зачем было?! – зажатая в угол Кристина и поцелуи взасос. Сводящая с ума близость девичьего тела и снова – водка…
А потом и эти проблески окончательно погасли, и включился автопилот. Должен был включиться. Надеюсь…
Казалось бы – нет ничего хуже, чем проснуться после пьянки, ничего не помня наутро. Мало того, что всего с похмелья колотит, так еще и в памяти сплошная черная дыра. Но на деле, когда просыпаешься в таком состоянии дома, вроде как все и в порядке. Тревожит, конечно, что приятели или коллеги о вчерашнем поведают, зато есть возможность отлежаться, принять душ, выпить чашечку кофе…
А вот когда разлепляешь веки и не понимаешь, где находишься, – это напрягает. Серьезно так напрягает, хуже только в трезвяке очнуться. Ну или вообще не очнуться; не раз и не два такое наблюдал.
Так что в какой-то степени мне даже повезло. Пусть и не помню ни черта, но лежу на кровати и даже простынкой укрыт.
Вопрос лишь в том: где именно я лежу, укрытый простынкой, и каким образом здесь очутился.
И вроде достаточно просто развернуться от стенки и оглядеться, но шевелиться как раз и не хотелось. Оторву затылок от подушки, и тлеющие в голове угли немедленно полыхнут пламенем, имя которому боль. А если вдобавок рядом окажется не та, за которой вчера весь вечер ухлестывал, так и вовсе караул.
Впрочем, и так – караул! Башка трещит, живот крутит, глотка пересохла, ломает всего опять же не по-детски.
Ощущения, надо сказать, хоть и привычные, но в целом изрядно подзабытые. Сразу даже не припомню, когда последний раз с похмелья маялся. И продукт качественный старался употреблять, и меру знал. Да и покрепче стал; это в Приграничье скелет скелетом был, а на казенном довольствии килограммов десять – пятнадцать точно прибавил. И не жирком заплыл, а мышцой оброс. Поллитру под хорошую закуску уговорить – как нечего делать. А тут намешал, блин…
Но медлить дальше особого резона не было, поэтому, собравшись с духом, я откинул простынку – трусы на мне, что уже радует, – и осторожно уселся на узенькой кровати, втиснутой на чуть менее узкий балкон. Через открытую дверь заглянул в комнату – а там, стоя у зеркальной дверцы шкафа, накладывала макияж Алена Евгеньевна.
Зимина?! Очень интересно…
– Доброе утро, – несколько пришибленно пробормотал я.
– Проснулся? – Девушка убрала тушь в косметичку и обернулась: – Собирайся, на работу опаздываем.
Я медленно поднялся на ноги, и в темечко словно раскаленный штырь вбили, накатила тошнота, в глазах посерело. Пришлось пережидать головокружение, сглатывать слюну и только тогда уже спрашивать:
– Можно нескромный вопрос? Почему я здесь?
– Ну ты сам на балконе спать решил. Воздуха тебе не хватало.
– О! – только и выдавил я из себя в ответ на столь двусмысленную фразу. Диван-то в комнате был один. – А вообще как у тебя оказался?
– Не помнишь ничего? – догадалась Зимина.
– Не-а, – сознался я, не без интереса поглядывая на ее едва прикрытые коротеньким халатиком ноги.
Ноги стройные и загорелые…
Стоп! Куда-то меня не туда понесло.
– Пришлось тебя к себе забрать, – улыбнулась Алена Евгеньевна. – Не бросать же на произвол судьбы было.
– А чего домой на такси не отправила?
– А ты адрес помнил?
– Это вряд ли. – Я шагнул в комнату и вновь поморщился от головной боли. – А Виталий?
– Он и сам лыка не вязал. Алкоголики.
– Зато ревизоров споили.
– Только это вас и оправдывает.
Я сдернул со спинки стула свои джинсы, неосмотрительно нагнулся за свалившейся на пол футболкой и сразу почувствовал, что со столь интенсивной физической деятельностью несколько поторопился.
– В туалет, – пояснил и выскочил в коридор.
Распахнул одну дверь – ванна и умывальник, другую – унитаз; ну здравствуй, дружок…
Когда немного очухался, то перебрался в ванную, прополоскал рот и принялся одеваться.
– Кофе будешь? – заглянула ко мне хозяйка квартиры, успевшая за это время сменить халат на юбку и блузку.
– Алена Евгеньевна, а вы цитрамоном не богаты?
– Алена Евгеньевна? – фыркнула Зимина. – Значит, и как на брудершафт пили, не помнишь?
– Алена, – простонал я, усевшись на табурет и стиснув голову ладонями, – цитрамон! Пожалуйста!
– Сейчас принесу.
Девушка ушла в комнату и вскоре вернулась с блистером цитрамона и бутылочкой минералки.
– Держи, страдалец.
Я выщелкнул таблетку, положил ее в чайную ложку и раздавил другой. Закинул в рот горькое крошево и смыл неприятный вкус парой глотков воды.
– Что на брудершафт пил – помню. С кем – нет.
– Ты в курсе, что провалы в памяти это очень тревожный звоночек?
– Признак алкоголизма? – вздохнул я. – Так я и без всяких звоночков знаю, что мне пить нельзя.
– Вот и не пил бы.
– Я и не собирался. И даже пару раз уйти хотел, если помнишь.