Пусто, ключи, водительское удостоверение, бумажник, снова пусто. Нож, патроны, зажигалка. Все.
Мобильника нет. Странно.
В бумажнике – картонка доверенности на автомобиль, квитанция об уплате штрафа, несколько тысячных банкнот, мелочь.
Ну и что делать? Забирать трофеи нельзя – стрелок точно не сам по себе действовал.
Заберу документы, и тот, кто привел его сюда, перепугается и заляжет на дно. Потому как сразу на компетентные органы или причастных к ним людей подумает; другим выяснять личность мертвеца без надобности.
Решив схитрить, я сфотографировал доверенность, водительское удостоверение и серийные номера семисотого «Ремингтона» на свой телефон, после выгреб из бумажника деньги, остальное выкинул на пол. Затем тщательно вытер стеклянную колбочку с черным порошком и одну за другой прокатал по ней подушечки пальцев мертвеца. Осторожно, чтобы не смазать отпечатки, убрал пробирку в пластиковый пакет и спрятал его в рюкзак.
Убираться, убираться отсюда, пока мне голову не оторвали. Ходу!
Я поднялся на ноги и тяжело навалился на умывальник, с трудом устояв на ногах. В ушах зашумело, во рту появился неприятный привкус, а перед глазами заскакали серые точки.
«Небесное исцеление» – препарат, без спору, мощнейший, только вот компенсировать кровопотерю не под силу даже ему. Ладно, переживу. Повезло еще, что он в свертке подействовал.
Повезло – да. Так остывал бы сейчас на площади, снежком присыпанный…
Оттолкнувшись от умывальника, я подошел к двери и осторожно выглянул в коридор.
Тишина. Пустота. Темнота. Ну – не совсем темнота. Без фонарика вполне можно обойтись.
Дозарядив обрез, я в обход центрального холла прокрался к выходу на перрон, выскочил на улицу, и кожу немедленно обжег холод разлитой в воздухе магической энергии.
Надо убираться отсюда, пока передозировку не схватил.
Выйдя из-под перехода-конкорса, я глянул в небо, и вид скручивавшихся в гигантскую воронку тяжелых снеговых облаков буквально вдавил меня в асфальт. Стряхнув оцепенение, подобрался к краю перрона, осторожно сполз к рельсам и зашагал к замершему на путях грузовому составу.
Изогнутое зеркало границы свертка колебалось метрах в двухстах от вокзала, и чем ближе к нему приближался, тем сильней накатывала слабость. Ноги подгибались, приходилось опираться на вагоны и переводить сбившееся дыхание. Сердце давило, бок дергало, в голове шумело. Но медлить нельзя. Промедлю – здесь и останусь. Снежком присыпанный, ага.
Идти, идти, идти…
А потом мир вдруг кончился, и в воздухе задрожало мое собственное отражение. Бледное, с бескровными губами, припухшим носом и запавшими глазами. В одной руке опущенный стволом вниз дробовик, в другой нож с синевато-зеленым обоюдоострым клинком…
Нож?! Откуда?!
И вообще, что здесь…
Не успев вовремя остановиться, я врезался в призрачное зеркало; оно немедленно разлетелось на бессчетные осколки, и водоворот их обжигающе-холодных граней затянул меня во тьму.
Затянул во тьму, а вышвырнул на гравий невысокой железнодорожной насыпи. Я скатился с нее в густую траву и отрешенно уставился в самое обыкновенное, слегка подернутое серой дымкой смога небо.
Шевелиться не было сил. Да и не хотелось. Хотелось просто лежать, всем телом впитывая тепло летнего дня.
Лето – это хорошо. Куда лучше, чем промозглый холод царившей в свертке зимы.
Лежал бы так и лежал. Но нельзя.
Достав из нагрудного кармана штормовки телефон, я ткнул в иконку быстрого набора и поднес мобильник к уху.
– Ну? – ответил Шептало на вызов через три или четыре гудка. – Сделал?
– Шеф, усе пропало, – даже не пытаясь подражать интонациям Папанова, прохрипел я.
Шеф отозвался нецензурно. Сразу осекся, будто был не один, и уточнил:
– Что случилось?
Я рассказал. Владимир Николаевич помолчал, потом спросил:
– Ты где?
– К северу от вокзала, на путях.
– Сейчас заберут, – пообещал куратор и отключился.
Оно и к лучшему: разговаривать больше не оставалось сил. Кровопотеря, мать ее…
Земля подо мной раскачивалась все сильнее и сильнее, я прикрыл глаза ладонью и как-то совершенно незаметно для себя провалился в забытье.
Просто – раз! – и отключился. Даже обрез в рюкзак не спрятал…
Очнулся, когда начали грузить в автомобиль. Причем грузить крайне неосторожно. Не за руки, за ноги, но близко к тому.
– Вы совсем охренели, что ли? – возмутился я, разлепив веки. – Отпустите!
Парни кочевряжиться не стали и усадили меня на землю. Я оперся о порожек внедорожника и заполз на уже застеленное полиэтиленовой пленкой сиденье
Вот Виталий нехороший человек! У него товарищ весь в крови и беспамятстве валяется, а он о чистоте в салоне заботится!
Впрочем, какой я ему товарищ…
Охранники забрались в автомобиль, Виталий выкрутил руль и помчал нас в институт. По дороге я вновь провалился в забытье, но, когда приехали, сознание прояснилось, и мне удалось самостоятельно выбраться из внедорожника и улечься на дожидавшиеся меня во дворе НИИ носилки.
– Передай Шептало телефон и рюкзак. – Я протянул свой мобильник Виталию и скомандовал парням: – А теперь понесли!
И понесли, никуда не делись. Чуть ли не бегом оттащили в медкабинет, и там меня моментально взяли в оборот. С ходу сделали с десяток подкожных инъекций, напичкали таблетками и воткнули в вену капельницу для переливания плазмы крови.
Я от такого напора как-то растерялся даже. А там уже и куратор пожаловал. Бодрый, гладковыбритый, в новом костюме и свежей сорочке, пахший не табаком, а туалетной водой.